Вас никогда не преследовал странный сон, в кото­ром вы вдруг оказываетесь совсем без одежды в людном месте, а вам даже прикрыться нечем?
Ветер согнал белых барашков с голубой простыни неба, и засияло нахальное августовское солнце. Оно пробилось через тонкие веки и, казалось, уже свети­ло изнутри. Просыпаться Кити не хотела, до послед­него цепляясь за хвостик волшебного сна, лучше ко­торого она никогда не видела. Могучее полуденное солнце победило, и она нехотя разлепила глаза, но тут же захлопнула ресницы — слишком ярким был свет.
Она лежала, окруженная высокой травой, посре­ди небольшой поляны на маленьком запущенном кладбище при городском морге. На ее теле не было ничего, кроме веснушек, солнца и пары татуировок. Кити ущипнула себя за руку.
Но нет, она не спала, хотя и находилась еще во власти сна, переживая снова и снова его томитель­ное безумие. Ее прекрасного сна, в котором Ки­ти была с Егором и испытала безмерное счастье. Счастлива она была и сейчас, по инерции, и одно­временно совершенно растеряна оттого, что никакне могла вспомнить, как сюда попала. Кити резко села, обхватив руками круглые колени, отбросила назад непослушную розовую челку и окончательно проснулась. Вокруг головы кружила непонятно от­куда взявшаяся ночная бабочка, большая, черная и противно лохматая. Кити отмахнулась от нее и рас­плакалась.
— Егор, почему ты меня здесь оставил, Егор?
Несмотря на слезы, чувство душевной полноты и ощущение внутреннего покоя не покидали ее, и поскольку времени, чтобы подумать о том, как от­сюда выбраться до темноты, было предостаточно, девушка предалась воспоминаниям.

Егор и Кити лежали на узкой подростковой кровати в комнате девушки, ласкали друг друга и, как обыч­но, спорили. Нежелание Кити отдаться Егору в пер­вое же свидание переросло в ставший традицион­ным петтинг, и, несмотря на все усилия юного бон­вивана, Кити стеной стояла за свои принципы, зная цену своей красоте и откровенно иодстебываясь над теряющим голову Егором. Они были такие разные, наверное, поэтому их так тянуло друг к другу.
Восемнадцатилетняя Кити — Катя Китова — не дотянула одного сантиметра до ста шестидесяти. Ее родные светлые волосы, выкрашенные черной крас­кой, в естественном виде существовали только па­рочкой прядей на затылке. А спереди красовалась безумная челка такого же нежно-малинового оттен­ка, как и полоски на черных носках с пальцами, ко­торые в данный момент являлись ее единственной одеждой. Кити нельзя было назвать худышкой, ско­рее она была плюшевым медвежонком — пятьдесят килограммов непосредственности и бешеного темпе­рамента. Ну и еще, наверное, килограмм стали: тон­нели с плагами и колечки в заостренных маленьких ушках, лабретты в ноздре и пухлой нижней губе, подковки в твердых сосках, навелла в пупке, барбел-лы в языке и там, куда так неотступно рвался через все ее доводы Егор. На ее гладком, округлом теле выглядело все это довольно брутально и вместе с тем ужасно притягательно, во всяком случае для магни­тов в штанах и в груди Егора. Мозг же его при виде обнаженной Кити обыкновенно отключался и пере­ходил в режим автопилота.
Еще у Кити была татушка на спине. Большая черно-розовая бабочка очень любила, когда ее кры­лышки гладили большие и теплые ладони Егора. А сегодня на теле Кити появилось новое украшение, Егор уже час с удивлением лицезрел приклеенный пластырем над левой грудью кусок полиэтилена, ко­торый скрывал свежую татуировку. Кити была со­вершенно самостоятельной и жила одна в бабуш­киной квартире. Бабушку отец забрал к себе, с ра­достью расставшись с любимой, но неуправляемой дочуркой, которая словно взбесилась после того, как он, вдовец с трехлетним стажем, два года назад сно­ва женился. Теперь у него была новая жизнь — с грудным малышом, а у Кити — квартира и полная свобода. Она училась на философском в универе и была убежденным тру-эмо-кидом. Последнее обсто­ятельство являлось вторым по степени важности в шкале их вечных споров с Егором после отказа те­рять девственность в первый месяц встреч. Так они и жили, занимались петтингом, а между ласковым делом проводили время в жарких диспутах по по­воду дефлорации, виргинности и приверженности эмо-культуре, чуждой Егору почище девственной плевы Кити. И если с последней он не терял надеж­ду вскоре расправиться и свято верил, что его час вот-вот настанет, то с эмо все было гораздо пробле­матичней. Простой первокурсник из института физ­культуры, только что с большим трудом сдавший сессию, по всем фронтам горел в диспутах с подна­торевшей в интернет-битвах с антиэмо юной ведь­мочкой. Егор был блондином, красавцем, атлетом и пловцом. И по жизни он плыл не раздумывая — по кратчайшей до финиша. Вести умные споры он не любил, но с Кити других вариантов не предоставля­лось. Вот и сейчас, устроившись металлизирован­ным донцем на его плоском, с квадратами мышц животе, она стучала по широкой груди Егора кулач­ками с черными ногтями, а ее смешливые серые гла­за горели искорками надежды на большой спор.
— Чем тебе не угодили «Gimmy Eat World»? Егор был уже совсем не рад, что десять секунд назад дал слабину и взмолился заменить CD самых жалобных в мире эмо-панков. Мог бы и потерпеть, ведь процесс был великолепен. А теперь надо начи­нать борьбу сначала, а еще — аргументировать, что совсем нелегко, когда твой мозг эмигрировал в низ живота и высится нелепой невидимой громадой за спиной самой желанной девочки в мире.
— Они очень занудные, Кит. Ты же знаешь, все ненавидят эмо за то, что они грузят своими пробле­мами, ноют, плачут и жалуются. Никакого просвета. Может, поставим ска? Любое ска. Добавим позити­ва! Мы же встретились на «Distemper», помнишь, как было весело?
Тогда, месяц назад, веселье и правда удалось на славу. Они впервые увидели друг друга. Кити была как Пеппи Длинныйчулок — со смешными хвости­ками, в клетчатой юбке, полосатых гетрах и кедах в ромбик. И все это летало в безумном вихре скан-ка. Спортсмен Егор еле успевал за скачущей, как взбесившаяся марионетка, Кити. После концерта он не удержался и сказал, что никогда не думал, что эмо могут так зажигать. Кити сделала вид, что оби­делась, сказала, что может быть какой угодно, глав­ное, чтоб не мешали. И стала ему что-то заливать про тру-эмо, а Егор шел рядом, не слушая ее, а только смотрел на смешное милое лицо и думал, как хорошо, что они встретились. В тот вечер он впервые всерьез влюбился, но до сих пор ни за что не хотел себе в этом признаваться...
— Да-да-да. Уже сто раз это слышала, - прерва­ла ход его мыслей Кити. - Конечно, можно поста­вить ска, только дело совсем не в музыке. Ты про­сто злишься, что не можешь меня трахнуть, хотя это глупо. Не пойму вас, мужиков, какая тебе раз­ница, как кончать? Удовольствие то же. Это скорее моя проблема. Я ущемляю себя.
— Может, хватит ущемляться?
— Нет, подожди. Осталась всего неделя. Я при­няла решение, мы сделаем это с тобой цосле кон­церта «Му Chemical Romance», я хочу двойной ка­тарсис. Да и тебе крупно повезло, представляешь, как парни меня разогреют.
— Ура. У нас появились сроки. Всего-то неделя. А вдруг я не доживу? Ритуалы какие-то детские.
— Ничего, доживешь. - Кити нежно погладила не желающего успокаиваться зверя позади себя. — Ритуалы, скажешь тоже. Я же не тащу тебя на клад­бище, как Ритка своего первого.
Егор чуть не поперхнулся. Рита-Ритуал была луч­шей подругой Кити и прожженной готкой. Кити, не заметив его реакции, продолжала разглагольствовать на любимую тему:
— Ничего плохого в том, чтобы выставлять свои чувства напоказ, нет. Чистые эмоции — это единст­венное, что не девальвирует в сегодняшнем мире, слезы боли и радости, искренние чувства, то, чем живет наша душа, без них она пересыхает и умира­ет. Смех и слезы, крики гнева и стоны оргазма — единственная валюта человеческих отношений. Те­перь по поводу музла. «Gimmy» вовсе не занудные, они открытые и ранимые и делятся своими чувст­вами, переживаниями, а не грузят. И кстати, они с две тысячи первого года в «эмо» не играют. Я же не ставлю тебе скримо или эмо-кор, чтобы тебя с кровати не снесло.
— Ну да, за это вас тоже пинают: эмо-кор, эмо-панк, эмо-готика. Все под себя подгребли.
— Тормози, пловец, а то утонешь. «Эмо» как тер­мин придумала американская хард-кор-группа «Mi­nor Treat», вернее, ее лидер Йан Маккей — чело­вечище! Он потом сколотил еще две офигенные труппы, «Embrace» и «Fugazi», чтоб ты знал. Чувак сначала основал движение «Стрейтэйдж», а потом придумал эмо — просто эмоциональный выплеск ис­поведальной лирики в жесткой песне. Так что пер­вые эмо были стрейтэйджерами, борцами за пози­тивный образ жизни, такими дуболомами вроде те­бя — выкалывали себе «X» на шее и шли мутузить битами всякую алкашню, чтобы те брались за ум. Стрейтэйджеры — четкие черти, не пили, не упот­ребляли наркотики, многие были веганами...
Егор понимал, как глупо со стороны выглядит их постельный спор. Но попыток прекратить его не предпринимал, наученный горьким опытом месячно­го общения с Кити. Окунать Егора в проблемы эмо-культуры ей было не менее интересно, чем целовать­ся с ним. Нет спора — нет секса — эту особенность Кити Егор усвоил четко, и сжав зубы соблюдал пра­вила игры.
— Кити, тебе не кажется, что с тех пор многое изменилось?
— Да, тут ты, пожалуй, прав. Проклятые позеры Эмо стало модой, глянцевой заразой. Маленькие девочки, с ног до крашеной черной головы увешан­ные значочками, с плюшевыми мишками в руках, и праздные тусовщики в дорогих тряпках, имитиру­ющих секонд-хендовские. Они отняли у нас наши любимые кеды, сумки-иочтальонки и черные челки. Но все равно даже эмо-позеры мне милей, чем быд-лосы, которые их лупасят.
— Лупасят, потому что твои эмо-киды вообще не отвечают. Тоже мне, добровольные изгои. Мне, честно скажу, тоже твои пидороватые эмо-бои не нравятся. Но мне с ними воевать неинтересно. Они же не противники. Визжат, как бабы, не сопротив­ляются, плачут. А урлу это заводит. Запах крови раненой рыбы в воде собирает всех акул в округе. Так, как эмо, вообще, по-моему, никого из нефоров не ненавидели. Причем сами же неформалы...
— Отлично. Меня всегда умиляет быдловская аргументация. Просто все неформалы сейчас пустая формальность. Ум, честь и совесть молодежные — прямо комсомол какой-то новый. А раньше лупаси-ли их всех. И хиппи били по тем же причинам — пидороватые какие-то и не отвечают, а потом все гопники стали волосатые и в клешах. И с панками то же самое было, их в родной Англии так метелили, прямо хоть на улицу не выходи. А через десять лет уже вся гопотура — с крашеными челками, вся в заклепках да булавках. Со всем новым в мире одно и то же. Сначала ты — позор нации, потом ее спа­ситель. То же и в религии. Сколько первые хрис­тиане-то хлебнули. В чем их только не обвиняли — и в разврате, и в каннибализме...
— Кити, ты уж совсем. Несет тебя не по-детски. Христианство самоубийц за людей не считало, на своих кладбищах не хоронило. А твои эмо, позе­ры жалкие, только и делают, что пальцы к вискам приставляют. И от несчастной любви вены шпилят. Ну, вернее, имитируют. Придурки слезливые. По­убивали бы все себя — и все.
— Придурки — согласна. В эмо-культуре этого отродясь не было. Нанесло от готов. Тру-эмо — во­обще сплошь позитивные и веселые. Хы-хы. А ес­ли плачут, значит, есть причина серьезная. А зачем свои чувства прятать, если они искренние и кра­сивые?
— Как ты.
— Да, как я. И вообще, я не понимаю, что за стад­ность животная: «Эмо — позор!», «Эмо — сакс!», «Убей эмо!» Это просто самая новая, самая яркая и самая беззащитная молодежная субкультура. Такой подросток-изгой, угловатый и колючий, импульсив­ный, не принимающий взрослый мир. Ну а взрослые ушлые дяди углядели новую моду и давай штам­повать значочки, кеды, ремни с черепами, группки всякие типа «токио-хотелей» и конкурсы в Интерне­те. Ну и моду на антиэмо те же дяди поддержива­ют, печатают и продают им их злобную символику.Подростковая нетерпимость и агрессивность — они же всегда были. Удобно на них спекулировать.
— Слушай, Кит, если тебе так твои эмо-клоуны нравятся, чего ты со мной тут обнимаешься? У те­бя ж столько друзей-клоунов.
— Клоуны правят миром, этим безумным миром, Егор. Посмотри на Буша — типичный клоун из ада.
— Но я-то ведь не клоун, почему же ты со мной, с обычным парнем?
— Потому что я люблю тебя. Ты добрый, силь­ный и красивый. А еще потому, что ты самый на­стоящий эмо-бой, только еще не знаешь об этом.
Не успел онемевший от такой наглости Егор па­рировать эту бредовую эскападу, как Кит закрыла глаза, высунула кончик языка и провела стальным шариком от одного уголка рта до другого. Егор об­легченно вздохнул и притянул ее к себе; диспут был закончен, и можно было опять до бесконечнос­ти заниматься любимым телом.
Впереди была вся большая и яркая жизнь, стоял теплый июнь, поцелуи Кити великолепны, а через неделю она будет вся принадлежать ему, как и ос­тальной мир.

Абсолютно безбашенная — это, пожалуй, самая точная характеристика Кити», — думал Егор, выхо­дя из метро, чтобы встретить подружку после кон­церта. Так долго его еще никто не динамил, но все-таки он добился своего. Он всегда своего добивался, и в спорте, и в жизни. До пятого класса он был невзрачным белесым увальнем, но, устав от насме­шек, пошел на чойквандо и уже через год стал са­мым сильным в классе. Ну и природа помогла, рос как бамбук и к восьмому классу вымахал за сто во­семьдесят. Боец, красавец, первый парень в купчин-ском дворе. На учебу забил, на маман забил — пи­во, сигареты, ну а если есть трава — тоже пойдет. Спасибо тренеру, что выгнал. Еще и мозги напо­следок вправил по-мужски — словом, в грубой фор­ме. В общем, начал Егорушка новую жизнь. В но­вой школе, с новыми друзьями. Еще спасибо маме, нашелся у нее знакомый тренер по плаванию, согла­сился посмотреть дылду-переростка — в таком воз­расте в пловцы не берут. Ему повезло. Через год выиграл городские, а потом и на региональных за­светился. После школы — в Лесгафта. Правда, спор­тивная карьера накрылась из-за дурацкой травмы — прокатился с другом на мотике. Ну и ладно, будет педагогом. Тренер по плаванию — тоже неплохо. За­то можно и в клуб с друганами завалить, и в Сети ночами позависать. На сайтах знакомств, там он с Марго и познакомился, перед концертом «Distemрег», а на самом концерте — с Кити. Случилось это всего месяц назад. Всего месяц, а он и сессию сдал, и двух таких красивых чиксух развел. Раньше у него с девчонками таких долгих отношений не бывало, рекорд — неделя. А тут — месяц. Лучшие подруж­ки, а что он с обеими — Кити не знает, а если про­нюхает, что будет — лучше не думать... Кити — она же крезанутая. Одно слово — эмо. Может, убьет се­бя... или его, или его и Марго. Егор мысленно похи­хикал, представив себе такую кровавую развязку.
Он встал поближе к серому павильону метро и стал смотреть на цепочку людей, потянувшихся от дворца. Концерт закончился. Егор смотрел на раз­горяченных, возбужденных, счастливых парней и девушек, пунцовых, напрыгавшихся школьниц, ко­торых встречали родители, и уже начинал жалеть, что не пошел на концерт. Против «MCR» он ниче­го не имел. Музычка у них довольно бодрая, а ко­гда он узнал, что их вокалиста в школе считали толстым лузером, то вообще почувствовал к группе личную симпатию. Но Кити ему запретила идти с ней. Она хотела зажечь и проститься со своей юно­шеской любовью в гордом одиночестве, а с Егором встретиться именно после концерта. Хотя прислала уже дюжину MMS. Вот телефон опять провибри-ровал и на этот раз выдал SMS: «Чуть задержусь, жду автограф. Лю.» Ну что ж, он потерпит. Месяц ждал, чего уж теперь. Тем более что наблюдать за толпой, валившей с концерта, очень даже приколь­но. Такие фрики попадались — закачаешься. Вот прошла группа готов, как будто массовка из плохо­го ужастика категории «Б»: «Гламурные вампиры и ведьмы из космоса». Длинные кожаные плащи, на­беленные лица, черные волосы, ногти и подводка для глаз, альпинистские очки-бинокли, сапоги на гигантских платформах, девицы с яркими — зеле­ными и красными — дредами. Нечисть, одним сло­вом. Мысли Егора ассоциативно перескочили на Ритку. Близость с ней пугала его. И не без основа­ний. Девушка она, прямо скажем, мрачноватая. «Го­товься к боли, готовься к смерти» — это все не для жизнерадостного парня Егора. Если б не Кити, он давно бы завязал с готической королевой Ритой-Ритуал, как она сама себя называла. Но Егор боял­ся, что, как только он ее бросит, она сразу же озву­чит их историю подруге. А пока он с Ритой, та на его стороне, даже жалеет его, что связался с эмо-фифой. Ритка баба неплохая, этакая боевая подру­га, если бы ее на готике не переклинило, цены б ей не было — высоченная красавица, брюнетка с голу­быми глазами и чувственными до болезненности холмами роскошных грудей, между которыми кра­совался черный анкх. Ритка говорила про себя, что она настоящая ведьма и даже бисексуалка. В об­щем, напускала на себя все возможные готические понты. Держалась при общении очень независимо, порой даже несколько высокомерно, всячески напи­рая на небывалый жизненный и сексуальный опыт, и, хотя Егор и Рита были ровесники, ему казалось, что она намного старше его. К Кити, своей школь­ной подружке, Рита относилась со снисходительнойулыбкой типа: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось. Про ее эмо-забавы отзывалась так: «Ну кто такие эмо? Жалкие плагиаторы, которые стибрили у нас — готов — и стиль, и имидж, только философии у них никакой нет. Слащавые плаксы. Готы, которых родители не пустили на кладбище». Но что касается Кити, то ее она любит. Кити кле­вая, она ее лучшая подруга, несмотря ни на что. Да и вкусы на мужиков у них общие. Сначала Его­ра удивляло, что Рита мирится с его отношения­ми с Кити, но потом он списал это на ее природный мазохизм и успокоился. Секс с Ритой тоже был весьма своеобразный. Вроде бы до обоюдного изне­можения, но слишком инициативна и самозабвенна в постели была ведьмочка, иногда Егору казалось, что она его просто использует, как предмет из секс-шопа. То ли дело Кити: близость с ней, пусть и не совсем полная, всегда праздник — коррида и фиес­та одновременно. Ее запах пьянил сильнее любого вина, она мокла от одного его взгляда, она — такая смешная, милая, взбалмошная... И еще, она отдаст­ся ему сегодня, не выходя из катарсиса, помножит экстаз на оргазм. Ха-ха.
Поскольку данный оборот мыслей создал не­управляемое растущее напряжение в джинсах, Егор вернулся к рассуждениям о Рите. Дома у нее жи­ли ворона и три черные кошки. И настроение у нее всегда было меланхолическое, что не мешало им с Егором регулярно трахаться. От Кити он просто шел к Рите, и так целый месяц. Правда, за последнюю неделю он побывал у Риты всего два раза. Каким-то странно изможденным он себя чувствовал после нее. Довольно жесткие, даже грубоватые манеры готки в постели все больше его напрягали. Она любила до­минировать, а Егор был мужиком априори. Поэтому Рита ему явно не подходила, несмотря на то что после ее бурных оргазмов, завершавшихся тем, что она как мертвая замирала на пару минут, он чувст­вовал себя половым гигантом. Что ж, после сегод­няшней ночи он сможет смело попрощаться с обеи­ми подружками, все цели будут убиты. Хотя с Кити...
Его внимание отвлекли два женоподобных эмо-боя, которые шли с концерта, держась за руки. Ано-рексичные тельца, кеды в ромбик, драные челочки, полосатые футболочки — эти парни вызывали у него тошноту, несмотря на все доводы Кити. Егор не от­носил себя к урле, не стал фанатом «падонкаф и гоп-негов» и смеялся, когда друзья всерьез предостерега­ли его: «Ты еще тусуешь с этой мелкой эмочкой? Главное — обходи ее приятелей-ахтунгов! Эмо — это же последнее прикрытие пидорков!» Егор был достаточно умен, чтобы понимать, что число любителей однополой любви пропорционально раскидано по всем субкультурам. Достаточно вспомнить кумиров танцполов Боя Джорджа и «Pet Shop Boys», Роба Хэлфорда — вокалиста-металюгу из «Judas Priest», или клавишника из «Rammstein», не говоря уж о ве­ликом Фредди, гениальном Чайковском или глянце­вой поп-тусовке. И что-то он не помнил, чтобы к гла-мурно одетым девочкам и мальчикам-мажорам кто-нибудь подбегал и кричал: «Попса — сакс! Сдохните, гламурные ушлепки!» Но несмотря на все аргументы собственного разума, Егор не мог справиться с рвот­ным рефлексом при виде «сладких» эмо-боев. То ли Дело девчонки, просто секси-ангелочки. Егор с радо­стью переключился на созерцание соратниц своей подружки Кити. Эх, Китёнок, где же ты застря­ла, твой парень уже совсем застоялся. Егор стал в подробностях вспоминать их последний кроватный спор, когда он попытался дать бой Кити по поводу ее эмо-дружков. Они только что расцепили объятия и лежали, тяжело дыша, красные и разгоряченные. Егор решил, что это подходящий момент, чтобы по­ставить точку в прошлом прерванном разговоре.
— Кит! Ты прошлый раз сказала, что я настоя­щий эмо, но просто не знаю об этом. Это чушь. Не надо больше так говорить. Я нормальный парень.
— Ну-ка, ну-ка!
— Да, и не язви. Мне нравятся девчонки эмо-ки-ды, нравишься ты, но ваши чуваки-ахтунги — отстой! Эмо-культура — девчоночьи розовые сопли. Тощие эмо-бои с черными ногтями, челкой на пол-лица и подведенными глазами — просто грустные клоуны, а
ййиром правят рассудок, целесообразность и жизне­радостность. То, что хорошо для девочек, для маль­чиков просто смех. Возьмем, к примеру, русский рок. Многие русские рокерши — лесби, активно про­пагандирующие свою половую дефиницию. Сущест­вует даже неофициальная иерархия: наверху Зема, дальше снайперши — Динка и Сурик, пониже Мара, ну и потом прочие Бучи. Хорошо, хоть фолк-рокер-ши натуралки. Надеюсь. Ну вот, и никого эта ситуа­ция особо не смущает. Публика розовая на концертах прекрасно смешивается с гетеросексуальной толпой. А представь себе ситуацию зеркальную, с мужской половиной русско-рокерского воинства. Не можешь? Правильно.
Кити от смеха начала кататься по кровати. А Егор продолжил: ч
— Вот Мик Джаггер может сказать, что у не­го с Дэвидом Боуи что-то было, ну разок или два. А представь-ка на его месте Костю Кинчева или Кипелова?
— Блин, Егор, я вижу, ты серьезно подготовил­ся. Ну хватит, я сейчас от смеха барбеллой подав­люсь.
— Так-то, Кити. У нас такие тендерные фокусы не прокатывают. У нас все жестко: или нормальный пацан, или отклонение от нормы. Я против клоунов ничего не имею, хоть веселых, хоть грустных. Но их место в цирке, а цирк — по выходным.
— Значит, и мое место в цирке?
— Твое место со мной на кровати, здесь и сей­час.
— Ну да, ведь сегодня выходной?
— Кит, мы не будем ссориться из-за твоих эмо-боев. Нам так хорошо вместе.
— Нет, не будем. Но эмо все равно правят ми­ром.
— Но ты пока со мной, а не с каким-нибудь эмо.
— Я уже говорила тебе и снова повторю: ты — эмо, просто еще не знаешь об этом. Ты не видишь, что шатер шапито накрыл весь мир.
Кити прикрыла смешливые глаза и показала острый кончик языка, облизав и без того влажные губы. Дальнейший разговор стал невозможен в свя­зи с взаимной занятостью двух ртов...
От воспоминаний Егора отвлекло отвратитель­ное действо, которое вдруг развернулось прямо пе­ред ним. Все происходящее, в том числе и себя, он видел словно со стороны, как будто смотрел кад­ры видеохроники. Ему казалось, что это какой-то дурной сон... Но, к сожалению, все было самой на­стоящей явью.
Вот группа молодых людей преследует девушку. По одному выбегая, из толпы, они кидают ей прямо в лицо яйца, обсыпают мукой, поливают какой-то дрянью из пластиковых бутылок из-под колы. «Не­ужели мочой?» — мысленно ужасается Егор. Ни­кто вокруг ничего не понимает и не предпринимает, кроме того, что многие улюлюкают и почти все, вы­тащив мобилы, жадно снимают эту казнь.
«Что за прикол? Может, это их подружка, кото­рая в чем-то провинилась? Но все равно, уж слиш­ком крутое наказание». Жертва, осыпанная мукой, прикрывая лицо, пробирается к метро, не пытаясь сопротивляться, она в шоке, ее трясет мелкой дро­жью, глаза белые, безумные: «Вы что? Вы что?» Она чуть не налетает на Егора, который машинально от­ступает, боясь, что случайно попадут в него, целясь в нее. Егор расстраивается, испугавшись своего стра­ха: «Что за хрень? Вот дерьмо». Он злится на себя, на толпу, валящую с концерта, на праздных свидете­лей бесчинства, на отсутствующих ментов и на по­донков, которые выглядят как обычные подростки. Это не бонхеды, не хуллсы, не трэды и не анти фа. Это десяток нормальных парней и девушек, с за­крытыми повязками лицами, которые с садистской настойчивостью выбирают из толпы одиноких эмо-гёрл и устраивают на них настоящую охоту. Егор встает как вкопанный, он должен что-нибудь пред­принять, так не должно быть, но атака закончена, охотники просто растворились в толпе. Егор стоит, ждет. Вот опять метрах в двадцати от него какая-то суета. Из толпы выскакивают две девицы с пакетами, подбегают к маленькой эмо-кид с розовым рюкзач­ком, так похожей на Кити. Два эмо-боя, идущих по­зади нее, радостно смеются, когда девчонка оказыва­ется в муке. Взвизгнув, она бегом мчится к метро, а за ней с десяток преследователей. И опять ухмылки толпы и снимающие телефоны. Егор понимает, что опять остался на месте, переминается на свинцовых ногах, надеясь, что кошмар уже закончился. И тут звонит Кити:
— Ну, где ты?
— У метро, жду тебя.
— Что-то случилось?
— Нет.
— Ну ладно, жди, я скоро.